Северус и его призраки (часть 2).
читать дальшеПозже он осознал, что дело было не только в Лили. Хотя, методы Пожирателей Смерти не вызывали у Северуса ужаса – на войне, как на войне – но он не понимал, как можно испытывать удовольствие от карательных актов. Его бывшие сокурсники и нынешние коллеги, кто в большей, кто в меньшей степени, поддавались гипнозу безнаказанности, а Темный Лорд поощрял их. Как ни плох был существующий порядок, порожденная войной вакханалия насилия была много хуже. Волдеморт не препятствовал буйству страстей, и Северус постепенно понял, что в Пожирателях Смерти он видит не своих учеников, а слуг, марионеток, которых держит на привязи тщеславия, жадности, гнева… Темный Лорд не собирался изменять сознание своим сторонникам только по той причине, что и без того считал их полностью покорными своей воле. Он упивался своим могуществом, своей властью не только над телами, но и над душами этих людей.
Тогда Северус впервые задумался: а не приводит ли ментальная магия к изменениям психики? То есть, он и раньше хорошо понимал, что любое вмешательство в работу чужого мозга чревато самыми разными и редко приятными последствиями, но самоуверенно полагал, что в своем-то сознании он сумеет навести порядок. А если нет? Если именно попытки отсечь «лишние» части собственной личности сделали Темного Лорда тем, чем он является?
Вглядываясь в своего господина, Северус все яснее понимал, что тот живет в иллюзорном мире и видит рядом с собой нелепые картонные фигурки, которые дергает за ниточки. Он не знает толком людей, окружающих его, потому что отрицает существование тех чувств и мотивов, которые движут ими. Даже исследуя сознание с помощью легилеменции, Волдеморт находит лишь то, что ожидает найти. Северус точно со стороны наблюдал, как господин играет на его похоти, желании поручить ценный приз – так он расценивал его отношение к Лили. Могущественный темный маг все больше напоминал Северусу отца: Волдеморт относился к миру так же, как Тобиас Снейп к своей жене, вот только возможностей у него было несравнимо больше.
Он хотел владеть миром безраздельно, удовлетворять самые дикие свои желания, не считаясь ни с чем. Волдеморт сминал непокорных, рвал живые связи, запугивал и подчинял, он выплескивал свой гнев, свои обиды, тешил свою мстительность. Чем дальше, тем меньше он мог сдерживать себя, да и не считал нужным это делать. Он все чаще принимал необдуманные, импульсивные решения и приходил в ярость, не сумев их реализовать, наказывал правых и виноватых, крушил все без разбора. Приходилось признать – Волдеморт не сумел вылепить из себя идеального мага, и было непохоже, что он сможет создать идеальное общество.
Для Северуса идеалом было государство Платона. Для его достижения нужно было четко определить права и обязанности каждого члена общества, направить творческую энергию на достижение общего блага, ликвидировать бесполезные элементы. Однако на почве реальности эта стройная схема никак не приживалась. Людей приходилось силой загонять установленные для них рамки, вместе с ненужными и вредными элементами ликвидировать полезные и необходимые. Применение насильственных мер развращало тех, кто осуществлял их, а запуганные обыватели теряли способность к духовному развитию. Полная победа Волдеморта предвещала Магической Британии не Золотой век, а прозябание жалкого человеческого стада под властью горстки фанатиков.
Расставаться с мечтой было горько, но Северус, как истинный ученый, не мог закрыть глаза на результаты эксперимента. Он понимал, что в рассуждениях допущена ошибка: человеческое общество являлось живым организмом, все его части были взаимосвязаны и необходимы для нормального функционирования. Его нельзя перекроить по своему разумению, только постепенно и аккуратно улучшать то, что уже существует.
То же можно было сказать и о сознании отдельного человека – очищение от ненужных и вредных составляющих не делало личность гармоничной, а вело к душевному расстройству. Необходимо работать с тем, что есть, задать правильный вектор для развития. В конце концов, философский камень превращал свинец в золото, а не в ясень! Металл оставался металлом, но становился благородным металлом.
Интересно, а что происходило с деревом, с землей, с другими материалами? Северуса очень заинтересовал этот вопрос. В имеющихся источниках говорилось только об опытах с металлами и с человеком, а обратиться к самому Фламмелю он не решался. Северус стыдился того письма, написанного в минуту безнадежного отчаяния – к тому времени он давно понял, что представления матери о действительности, мягко говоря, не совсем верны. Магический мир мало походил на волшебную страну ее рассказов. Постепенно Северус стал сомневаться в том, что она жила у Фламмелей – великий алхимик, известный своей учтивости не ответил на его письмо – возможно, Эйлин нафантазировала и розовый сад Пернеллы и трехногий табурет в лаборатории, и «дядюшку Николя».
На нее Северус никогда не злился, хоть и понимал, что именно матери обязан очень многими своими проблемами, он жалел ее. А вот для отца жалости не находил. Сознавая, что Тобиас Снейп – несчастный больной человек, он ничего не мог поделать с гневом и отвращением, которые поднимались в душе при одной мысли о нем. Быть может, Северус никогда бы не решился встретиться с ним, если бы не шальная мысль – а вдруг, психическим расстройством Тобиас обязан магическому вмешательству? Это предположение следовало проверить, и он отправился в клинику, где узнал, что его отец скончался больше года назад.
Северус медленно брел вдоль глухого забора и думал, что существование Тобиаса в одиночном боксе с оббитым войлоком стенами мало чем отличалось от его жизни на Спиннерс-Энд. Он был пленником собственного искалеченного сознания, как и Эйлин, как Волдеморт. Люди, которые сформировали его личность, жили в мире, населенном призраками. А он сам?
С удивлением Северус осознал, что в его мире, помимо призраков, обитают живые люди. Прежде всего, конечно, Альбус. Его учитель, работодатель, спаситель и судья. В сущности, единственный человек, перед которым ему не нужно было носить маску. Северус понимал, что сам он для Альбуса значит не так уж много, но все же с ним Дамблдор был более открыт, чем с кем-либо другим. Иногда. он цинично думал, что его, отверженного, прославленный светлый маг не стесняется и может позволить себе и черствость, и скуку, и равнодушие.
А еще был Филиус с его несмешными шутками, трепетным отношением к своему дуэльному прошлому и детской восторженностью. Была Минерва, предубежденная, нетерпимая, упрямая, пылко преданная Дамблдору. Северус не понимал, как можно относиться к игре в квиддич с такой страстью, ему не нравилось, когда Минерва начинала поучать его, и он знал, что она не раз и не два предупреждала Дамблдора на его счет, но он научился относиться к этому философски. Северус мог сколько угодно негодовать по поводу отношения Минервы к обязанностям декана и насмехаться над страстью к всевозможным трофеям, но он бы никогда не позволил себе обидеть ее по-настоящему. Быть может, это и есть любовь? Не та, которая отправляет флотилии, а та, благодаря которой родители среди ночи отмывают обкакавшихся орущих младенцев, а дети кормят с ложечки выживших из ума стариков.
А ведь была еще Помона, представлявшаяся истинной богиней флорой, Поппи, твердо вознамерившаяся извлечь из доступного Мастера Зелий все, что возможно, Роланда, с которой он пререкался и мадам Вектор, с которой было уютно молчать. Были его студенты – слизеринцы, которых он тщетно пытался воспитывать, и просто талантливые ребята, влюбленные в зельеварение. Как-то незаметно Северус оброс привязанностями, чахлыми, бледными, но цепкими, рвать их было страшно. Он испугался боли тогда, когда Волдеморт возродился, и Дамблдор, похоже, почувствовал это. Он достаточно ясно намекнул, что выбирать Северусу не из чего – либо вернуться к роли двойного агента, либо бежать, скрываться – последнее было для него невозможно.
Северусу казалось, что он предал память о Лили своими колебаниями, больше он себе такого не позволял. Он смотрел на то, как огромная змея заглатывает Чарити – наивную рассеянную Чарити, которой он так и не смог объяснить разницу между химией и алхимией – и видел перед собой Лили, бледную, строгую, требовательную. Северус полагал, что сможет выдержать ненависть и презрение, действительно, смог, но он не думал, что слезы Минервы будут причинять ему такую боль. Ее слезы, недоумение Поппи, подобострастие Горация. Его душа переворачивалась, когда Филиус поворачивался к нему и сникал на полужесте, полуслове. Бледный призрак маячил вдали, и он шел за ним, оставляя живых людей, стараясь не глядеть на них, не думать.